Длительность 470 минут (9 серий)
Одна из самых странных аннотаций этого каталога, ибо сериал которому она посвящена давно уже стал раритетом. Отклики на него критиков, как и мнения зрителей в интернете не обнаружены. Найдена только пара подборок фотографий кадров и те посредственного качества. По моему мнению причины забвения заложены в трудностях адаптации текста и усилены режиссурой. Хотя, вероятно, Карл-Мария Брандауэр (Жан-Кристоф), чей талант не нуждается в рекомендациях, произвёл впечатление исполнением заглавной роли. Перед нами единственная экранизация одноимённого шедевра Ромена Роллана (1864 – 1944). Его содержание – биография вымышленного гения немецкой музыки конца 19 – начала 20-го века Жана-Кристофа Крафта, по складу личности напоминающего Бетховена. Большую часть жизни композитор провёл в Париже поэтому писатель создал широкую картину общественной и художественной обстановки во Франции с 1880-х до 1910-х. Еврейская тема занимает в книге существенное место: достаточно перечислить избранные образы упомянутых в ней наших соплеменников. В главах посвящённых Германии, это семья банкира Маннгейма: старик Лотарь и его дети Юдифь и Франц. Из названных особенно интересна Юдифь – единственный психологически развёрнутый образ еврейки вошедший в эпопею.

Когда действие перемещается во Францию количество иудеев на страницах романа резко возрастает. В их числе «еврейчик из Майнца» Сильвен Кон, коммерсант взявший в эмиграции звучную аристократическую фамилию Гамильтон. Далее идёт совладелец нотного издательства Даниэль Гехт, в коем стремление к наживе уживаетсяя с объективностью оценки предлагаемых ему музыкальных произведений. Значительное место в сюжете занимает модный писатель и беспринципный журналист Люсьен Леви-Кёр – антипод Жана-Кристофа, его завистник и злейший враг. Эпизодически возникает семейство Натан – чета богатых евреев, создавших достаточно популярный в некоторых интеллигентских кругах салон. Весьма колоритен самый симпатичный из наших соплеменников Тадэ Моох – хозяин магазинчика художественных репродукций. Именно обращаясь к нему главный персонаж изрекает: «Какое несчастье, что вы еврей». И получает умный, полный горечи ответ: «Гораздо большее несчастье быть человеком». Замыкается перечень фигурой старого археолога, убеждённого атеиста Феликса Вейля. А как же на экране? В списке действующих лиц сериала из всех перечисленных остался только Леви-Кёр (Филипп Лауденбах). Следовательно, при неизбежном сокращении эпопеи для сценария еврейская тема урезана донельзя и потеряла большую часть своего звучания. А ведь она позволила писателю дать справедливую оценку положения нашего этноса в галуте и показать сущность антисемитизма. Хотите доказательств? Пожалуйста, вот фрагменты оригинала. «Евреев напрасно упрекают в том, что они не принадлежат ни к какой нации и по всей Европе составляют единый монолитный народ, непроницаемый для влияний страны, в которой он расположился на привал. На самом деле ни одна другая нация не приобретает с такою легкостью отпечатка стран, через которые она проходит. Если в облике еврея немецкого и французского можно найти немало общих черт, то еще сильнее контраст между ними — следствие влияний их новой родины; духовные навыки которой прививаются им с необыкновенной быстротой. По правде говоря, скорее навыки, чем дух. Но привычка — вторая натура, даже большей частью — единственная; поэтому большинству граждан европейских стран не пристало упрекать евреев в отсутствии глубоко осознанного национального чувства».Высказывания Роллана о наших соплеменниках в первых частях вызвали разноречивые отклики друзей и врагов. Конкретизируя свою позицию по этому вопросу писатель включил во второй том «Диалог автора со своей тенью – то есть с Жаном-Кристофом (март 1908). Здесь, устами своего персонажа он высказал следующее:
Я. — Да, я знаю: ты просто дикарь, то и дело попадаешь впросак. Они объявят тебя врагом всех и вся. Ты ведь уже в Германии прослыл германофобом. Во Франции ты прослывешь франкофобом или — что еще серьезнее — антисемитом. Берегись, не трогай евреев. Они сделали тебе слишком много добра, чтобы ты имел право говорить о них дурно…
Кристоф. — Почему же мне нельзя высказать все то хорошее и плохое, что я о них думаю?
Я. — Ты говоришь о них преимущественно плохое.
Кристоф. — Потом будет хорошее. Почему нужно щадить их больше, чем христиан? Если я воздаю им полной мерой, значит, они того заслуживают. Я не забываю их роли, ибо они заняли почетное место на авансцене нашего клонящегося к упадку Запада. Некоторые из них несут смертельную угрозу нашей культуре. Но я помню, что другие обогащают нашу энергию и нашу мысль. Я знаю, сколько еще величия в этой нации. Я знаю их способность к самопожертвованию, их гордое бескорыстие, их страстное стремление к лучшему, неутомимую деятельность, упорный и незаметный труд многих тысяч из них. Я знаю, что в них живет бог. И потому-то я негодую на тех из них, кто отрекся от бога, кто, ради позорного преуспеяния и низменного благополучия, предает свой народ. Бороться с ними — это значит выступить на стороне их же народа, точно так же, как, нападая на продажных французов, я защищаю Францию.Но самоё развёрнутое выражение своих взглядов на наш этнос писатель вложил в диалог Жана-Кристофа с лучшим другом Оливье Жаненом (Ниже он дан в сокращении). Некоторые мысли автора можно считать пророческими, поэтому напомним эти страницы читателям.
Ж-К — Ты заметил, что мы вечно имеем дело с евреями, с одними евреями? Черт побери, да уж не стали ли мы сами евреями? Успокой меня, пожалуйста, на этот счет! Точно мы их магнитом притягиваем! Они нам всюду попадаются на пути — и враги и союзники.
О.Ж— Оттого, что они умнее других. Евреи у нас почти единственные люди, с кем свободный человек может говорить о новом, о живом. Остальные закисают в прошлом, в мертвечине. К несчастью, для евреев этого прошлого не существует, или, во всяком случае, оно иное, чем у нас. С ними мы можем говорить только о сегодняшнем, а с людьми моей национальности — только о вчерашнем. Посмотри, насколько евреи активнее во всех областях жизни: в торговле, промышленности, педагогике, науке, благотворительности, искусстве.
Ж-К — Ну, об искусстве ты не говори.
О.Ж — Я не утверждаю, что все их дела и действия мне по душе: иногда я даже чувствую отвращение. Но они, по крайней мере, живые люди и способны понять живых людей. Мы не можем обойтись без них.
Ж-К — Пожалуйста, не преувеличивай, Я сумею обойтись.
О.Ж— Ты-то, может быть, и сумеешь. Но что толку, если твоя жизнь и твое творчество останутся для всех неизвестными, как это, наверно, случилось бы, не будь их? Неужели ты воображаешь, что наши единоверцы придут нам на помощь? Да католицизм пальцем не шевельнет, чтобы спасти от гибели даже своих лучших сынов. (…) Как бы человек свободного ума ни был велик, если он христианин в душе, но не подчиняется требованиям христианского послушания, католикам нет дела до него, им не важно, что в нем, быть может, воплощены самые чистые черты их веры, истинно божественные черты. Он не принадлежит к послушному стаду, к секте слепых и глухих, не способных мыслить самостоятельно. Его отвергают, радуются, когда он страдает в одиночестве и, растерзанный врагами, призывает на помощь своих братьев, за чью веру гибнет. В современном католицизме есть сила убийственной инерции. Он охотнее простит своих врагов, чем тех, кто хочет разбудить его и вернуть ему жизнь. Что сталось бы с нами, мой бедный Кристоф, чего могли бы достичь мы, католики по рождению, но сбросившие с себя иго церкви, если бы нас не поддерживала кучка свободных протестантов и евреев? Сейчас в Европе евреи — самые живые проводники всего, что есть лучшего, и всего, что есть худшего. Они разносят повсюду оплодотворяющую пыльцу мысли. Разве не среди евреев с самого начала твоей деятельности ты встретил и своих лучших друзей и своих злейших врагов?Ж-К— Это правда, они ободряли меня, поддерживали, от них я услышал слова, которые воодушевляют человека в бою, ибо он начинает чувствовать, что понят. Конечно, из всех этих друзей верными мне остались очень немногие — их дружба вспыхнула и погасла, как солома. Но не в этом дело! Такие вспышки среди ночного мрака — это уже немало. Ты прав, не будем неблагодарными!
О.Ж— А главное, не будем глупцами. Постараемся не искалечить окончательно нашу и без того уже больную цивилизацию, обламывая ее самые жизнеспособные ветви. Если, на беду, евреев изгонят из Европы, она настолько оскудеет мыслью и действием, что ей будет грозить полная немощь. Особенно в нашей стране. При том упадке, до которого дошли жизненные силы нации, их изгнание явилось бы для нас еще более опасным кровопусканием, чем изгнание протестантов в семнадцатом веке. Конечно, в настоящее время они занимают место, не соответствующее их действительной ценности. Они злоупотребляют теперешней моральной и политической анархией и даже сами немало способствуют ее росту как в силу своих природных влечений, так и оттого, что чувствуют себя в ней, как рыба в воде. Лучшие — вроде этого славного Мооха — вполне искренни, напрасно только они отождествляют судьбы Франции со своими еврейскими мечтами, которые нам чаще опасны, чем полезны. Однако их нельзя винить за то, что они мечтают пересоздать Францию по своему образу и подобию. Это у них от любви к Франции. Если их любовь для нас опасна, кто мешает нам не пускать их дальше того места, которое они должны занимать, а место это — во втором ряду. Не потому, чтобы я считал их нацию хуже нашей (такие разговоры о расовом превосходстве просто глупы и отвратительны), но нельзя допускать, чтобы чужая нация, еще не слившаяся с нашей, утверждала, будто она лучше нас знает, что нам нужно. Евреи чувствуют себя хорошо во Франции, — что ж, очень рад. Но пусть не мечтают уподобить ее Иудее! Умное и сильное правительство, умеющее держать их в границах, сделало бы их одним из наиболее полезных орудий для возвеличения Франции и тем оказало бы услугу и им и нам. Они чересчур нервны, беспокойны и неустойчивы и нуждаются в твердом законе, который бы сдерживал их, а также в повелителе, решительном, но справедливом, который бы их укротил. Евреи — точно женщины: они превосходны, если держать их в узде; но господство, как первых, так и вторых, невыносимо, а те, кто подчиняется этому господству, просто смешны».
Убеждены приведённых строк нет нет в экранизации, как и много другого столь же стоящего и заметного. Ознакомившись с найденными материалами, утверждаем, что великий роман продолжает ждать своего убедительного киновоплощения. (составлено по различным источникам)