Питер Гринуэй один из наиболее известных представителей современного арт-хауса. Принцип творцов этого направления – высказываться так, как они считают нужным, не делая уступок зрителям. В его медленно и даже, кажется торжественно разыгрываемых фильмах главное не в сюжете (зачастую пунктирном), а в логично выстроенном подтексте, запрятанном в намёки сценария, музыки, изысканного, эстетски снятого изобразительно ряда. Сложность концепций режиссёра привлекает интеллектуального зрителя, любящего расшифровывать головоломки и искать смысл в вычурных построениях Гринуэя. Однако, если раньше, по мнению критиков, выдающийся режиссёр-сценарист пользовался лишь отдельными мотивами и драматургическими приёмами популярных жанров то в «Поваре, воре, его жене и её любовнике» он создал свободные сюрреалистические вариации на  жанр криминального фильма, показанного им как театральный спектакль с поднятием и закрытием занавеса.

Что же мы видим на экране? Фешенебельный ресторан, как место действия и (судя по всему) модель человеческих отношений. Что-то отдалённо похожее мы уже видели… Да, у Бунюэля, но его персонажи никак не могут сесть и поесть. Гораздо ближе по смыслу комедия Марко Феррери «Большая жратва». Вот и у Гринуэя бандит Альберт Спика (режиссёр как-то очень деликатно назвал его вором) с компанией приспешников, постоянно обжирается в собственном ресторане у личного раба, повара-француза Ричарда – чародея кулинарного мастерства, великого экспериментатора. Банда «хозяина заведения», одета в строгие костюмы и похожа на вполне достойных офицеров гражданской гвардии Святого Георгия изображённых на огромной копии классического полотна Франса Халса. Эта украшающая залу картина навязчиво маячит в кадре, как бы желая сообщить нам нечто важное, может быть намекнуть о великом культурном наследии? Но дальше внешнего подобия сходство не идёт. Стиль жизни Спики and K – первобытное насилие во всех смыслах,  насилие, как единственно доступное средство закрепить за собой «место под солнцем». А полученное таким образом обилие денег и способность придать себе респектабельный вид позволяет бандиту считать себя самым умным, значимым, сексуальным, при полном отсутствии культуры и иных сдерживающих начал (это так характерно для нуворишей всех стран и эпох). Поэтому, уже после первых фрагментов начинает прочитываться связь о взаимопроникновении хорошего и дурного, приятного и неприятного. Иными словами идет столь характерная для искусства конца прошлого столетия эстетизация безобразного.

Вернёмся к подружке (супруге?) Спики – Джорджине, о которой мы узнаем только то, что она любит читать. Любопытна символика цвета. Сама эта женщина – блондинка, но в первых сценах носит на голове черную не то шляпку, не то парик – как клеймо своего господина. Она устала от грубостей своего муженька – извращенца. Поэтому, когда ей подворачивается относительно интеллигентный хранитель книг, она с удовольствием изменяет Спике с ним. (Кстати, Альберт упорно подозревает в нём еврея. Всё понятно – грамотный, значит еврей). Надо полагать, книги, показанные на экране, хотя бы и только корешками, долженствуют обозначать могучую силу духовности, ту часть человеческого опыта, которая отличает «хомо сапиенс» от животного. Таков квартет персонажей обозначенных в названии фильма. Связующим звеном между ними оказывается повар, который не случайно назван первым, ибо организует в своём кругу отношения между самыми различными людьми.

Джорджина и Майкл занимаются сексом сначала в туалете. (Несколько достаточно откровенных эротических сцен). Восхищает роскошный интерьер туалета – весь в светлых тонах, напоминающий уголок рая. (Когда туда забредает Спика, весь в чёрном, он, как сатана в светлом царстве). Райский сортир или сортирный рай – продолжается слияние прекрасного и низменного. Впрочем, Гринуэй, возможно, издевается над привычными противопоставлениями добра и зла, или просто играет смыслами, как это принято в постмодернистскую эпоху. (безудержное увлечение подобной игрой приводит к полной потере каких  бы то ни было ориентиров). Далее, при содействии повара, секс продолжается с той же самоотдачей, но уже в различных укромных закутках ресторана. И тут продолжает отыгрываться уже понятный алгоритм – ароматы доброкачественной пищи смешиваются с миазмами тухлятины. Однако, счастью влюблённых приходит конец. Когда Спика узнает об их связи, то клянётся прикончить и съесть Майкла. Первую половину обещания шефа его подручные выполняют – вбивают в глотку хранителю листы из его книг. Но напрасно он посягнул на чувство любящей женщины – в гневе она страшна. После смерти Джорджина обращается к Ричарду и уговаривает его приготовить возлюбленного к столу. Под дулом пистолета женщина заставляет бывшего муженька есть любовника. Так клятва данная Альбертом осуществляется самым непредсказуемым и страшным образом. При этом неожиданно проявляется мотив из шекспировского «Тита Андроника».

Всё рассказанное отснято очень-очень красиво, как обычно у Гринуэя. Уж он-то умеет создать живописный антураж для своих творений, выстроить их в единстве цвета, законченности кадра и интересных диалогов. По мере движения к финалу фильм постепенно затягивает зрителя. Даже при неприятии концепции режиссёра приходится признать его крупным мастером в совершенстве знающем выразительные средства кино и умеющем их использовать. Последние фрагменты «Повара» (особенно отвратительная сцена съедения Майкла), несмотря на их совершенную антигуманность, смотрятся с большим интересом, хотя в них налицо самоповторы связывающие «Повара», скажем с «Отсчётом утопленников». Привлекает и отличный состав исполнителей, во главе с Хелен Миррен

Однако «Повар…» фильм не только эстетский.  Как уверяет один из обозревателей в интернете, английские критики, после просмотра обнаружили в его подтексте нападки на «тэтчеризм». Персонификацией направления они провозгласили Спику, «садиста с претензией на гурманство, невежду и грубияна, считающего себя представителем элиты». В достаточно шаткое доказательство своей точки зрения критики указывают на то, что и сам постановщик назвал ленту, «возможно, единственным политическим фильмом, который я снял». Ныне, спустя двадцать с лишним лет, когда эпоха Тэтчер давно миновала (а сама она стала героиней игрового кино), намёки на процессы того времени уже не смотрятся столь актуально или не воспринимаются вовсе.  Зато становится заметным вневременное содержание ленты. И думается: если уж речь зашла об отражении в «Поваре…» проблем общественной жизни, лучше бы поискать аналогии Спике и подобных ему в постсоветской России. Здесь деятели такого типа, миновавшие прикосновения к культуре, нравственности, прочим достижениям человеческого развития, с лицами «не изуродованными интеллектом», густо засидели многие сферы, начиная от теневой экономики и заканчивая коридорами власти.

Впрочем, общественное мнение ряда стран встретило «Повара…» в штыки не из-за его политических намёков, а по причине откровенных эротических сцен. К примеру, накануне выхода фильма в американский прокат разыгрался скандал, придавший новую силу спорам вокруг существующей в США системы цензуры. В результате компания-дистрибьютор Miramax Films была поставлена перед выбором: согласиться с рейтингом «X», присваиваемым порнографическим кинокартинам (и, тем самым, резко ограничить число зрителей), или сделать серьёзные купюры, но показать ленту в кинотеатрах. Прокатчики пошли по второму пути и, сократили ленту на 26 (!) минут. В таком, искажённом виде «Повар, вор, его жена и её любовник» собрал 7,4 млн. долларов, да и коммерческие показатели в иных странах признаны вполне достойными. Ясно, большая часть зрителей, прослышав о скандале, клюнула на спелую «клубничку». Но подготовленного киномана на мякине не проведёшь. Зная о характере творчества режиссёра, он начинает дотошно копаться в концепции фильма и при этом либо отодвигает эротику на должное место, либо вообще выносит её «за скобки». И Гринуэй предоставляет любому зрителю полную свободу толкования. Жаждешь смотреть секс? Смотри и наслаждайся! Считаешь, что тебе преподнесли уродство? Будь добр, считай! Признаёшь показанное на экране нормой? Флаг тебе в руки! В полном соответствии с девизом, кстати, нашедшим приют и на нашем сайте «Я даю тебе подарок, а ты уж сам решай, что с этой хренью делать». Для меня же лично фильмы Гринуэя пища именно для ума, мало затрагивающая сферу чувств. Так уж сложилось с его первой ленты, которую мне довелось увидеть – «Отсчёт утопленников» («Утопленники по порядку») – оставшейся моим самым его любимым фильмом.

А теперь самое время взглянуть на мнения о фильме взыскательных зрителей России.

(из различных сайтов)

В своем самом скандальном фильме прирожденный структуралист Гринуэй описывает модели цивилизации и культуры, обнаруживая их тайные связи и опасные переклички с моделями бескультурья – первобытными культами, мифологией варварства, каннибализмом.

Этот фильм – один из примеров того, как пространственно-временное искусство кинематографа (само по себе синтетическое) объединяется со статической живописью. Каждый кадр – полотно, наполненное красками. Должно быть, здесь сказывается художественное образование самого Гринуэя – он не мог избежать работы с цветом, и это проявляется во всех сценах фильма.

Фильм гурманско-кравожадный, в темных цветах, в потрясающе простроенных кадрах.
Скорее всего, это не тот фильм, который я бы стала пересматривать (надолго врезается в память). В нем интересно все (ну если вы в принципе воспринимаете Гринуэя): диалоги, краски, актеры, звуки, интерьеры. Все это простроено с извращенной точностью.

Питер Гринуэй — изысканный художник и заядлый театрал. Лишь глядя на его киноработы, я могу допустить, что театр еще не умер, что статичный и вычурно-надрывный театр образца XIX века еще может выжить в XXI веке, если выйдет из затхлых пыльных кулис на свет к людям. Его ограниченное в степенях свободы пространство формально напоминает сценическое. Но  за  скованностью безнадежно устаревших театральных рамок чувствуется иное, необозримое по глубине пространство, которое изо всех сил рвется наружу. Лишь один раз эта скрытая пружина выстрелила, когда камера впервые сорвалась с оси ординат, что только подтвердило накал человеческих страстей в финальной сцене.

Фильм во многом театрален (замкнутые пространства, обилие диалогов, кухня так вообще напоминает закулисье), действия почти нет. Но именно эта условность освобождает его от пут времени и делает вечным. Не увидела в фильме ни одной «приметы времени», так сказать, ибо напоминает он всё сразу: Шекспира, Диккенса, конец восьмидесятых и современность. Универсальное искусство, требующее настоящих гурманов в качестве зрителей. Ибо думать за едой полезно.

Чудовищно-прекрасный мир от Питера Гринуэя. Театрально-сценическое оформление фильма — все сцены поделены на несколько площадок, оформленных с особым колоритом. Удивительная игра цвета и света — передаёт атмосферу, от адского пекла ресторана, до белоснежного рая туалета… В фильме полно интересных находок. Незатейливая музыка Майкла Наймэна нагнетает обстановку. И во всём этом гротескном великолепии завёрнуты человеческие пороки — с такой невыносимой жестокостью, тошнотворностью, на которую только способен изощрённый ум. Зрителя словно завернули в блестящий фантик и окунули на самое дно тухлых нечистот. В этом мире нет места любви — она появляется лишь на мгновение от безысходности, и сразу погибает, растерзанной в клочья… Зато в этом мире есть место жестокой мести. Приятного аппетита.