Длительность 85 минут
В христианском, по сути, фильме «Дирижёр» еврейская тема просачивается исподволь. Возможно, причиной тому галахическое (по матери) происхождение Павла Лунгина. В его фильмах мы уже видели и обращение к проблеме антисемитизма («Луна-парк») и трагикомическое изображение соплеменников («Бедные родственники»). Но куда как глубже звучат в них христианские мотивы — «Остров», безусловно, одна из наиболее содержательных российских лент в этом роде. И вот — новая работа, в которой ставятся, опять же через призму православия общечеловеческие нравственные проблемы, а местом их разрешения избран святой для евреев и не только для них — Иерусалим. О чём же решил поведать нам мастер в своём многоуровневом по содержанию полотне, ближе всего стоящем к жанру психологической драмы.
Главная линия сюжета наиболее серьёзна. Известный дирижёр Вячеслав Петров (В. Багдонас) собирается исполнить в Иерусалиме ораторию современного русского церковного композитора — митрополита Иллариона (Алфеева) «Страсти по Матфею». Для музыканта событие пусть знаковое, но протекающее в рамках его профессии составляющей смысл и содержание жизни. Ведь дирижёр — посредник между произведением и слушателем. Он должен не просто читать ноты и чувствовать музыку, но концентрировать в себе это ощущение и передать слушателям своё видение, подчинив себе такой сложнейший инструмент, как симфонический оркестр, усиленный при необходимости хором и солистами. Отсюда понятен стержень образа Петрова – воля, доходящая до фанатизма; а также самооправдание такой позиции — безоговорочное служение прекрасному. Как любой хороший дирижёр, он диктатор: музыканты и певцы относятся к нему со смешанными чувствами уважения и боязни. Стремление к совершенству для него – основа существования, а труд – путь к совершенству. Чисто профессионально он готов к выполнению любой сложнейшей творческой задачи. Однако подспудно проходит мысль, а достаточно ли быть только прекрасным музыкантом для исполнения «Страстей» — воплощения в музыке евангельских текстов, насыщенных нравственным содержанием?
Зритель застаёт главного героя в переломный момент. Есть нечто, заставляющее его, давно не прикасавшегося к сигаретам курить всю бессонную ночь, забыть завернуть кран на кухне. Человек жёсткий, бескомпромиссный, работоспособный и необычайно организованный он первый раз за много лет не приходит на репетицию. Причина тому личная трагедия – из того самого города, где ему предстоит выступать, Петров получил телеграмму о самоубийстве его единственного сына Саши. Как и положено вдумчивому режиссёру, Лунгин не спешит рассказывать нам историю отношений этих двух близких друг другу по крови и далёких по образу жизни людей. Лишь постепенно мы узнаём о том, что Александр художник не нашедший себя. Нам остаётся только додумывать, о странностях его судьбы, о том, не подавила ли воля отца самостоятельность сына. Так или иначе, но результат налицо: при всех способностях не хватило отпрыску целеустремлённости, творческой энергии, а, может быть, стойкости в противостоянии соблазнам. Он не гнушался наркотиков, спиртного, выпрашивал деньги у родителей и отправлялся на них в экзотические страны за тридевять земель. Пока была жива мать, она защищала непутёвое дитятко, однако после её смерти отношения отца и сына испортились окончательно. Саша покинул Россию, как оказалось навсегда, осел в Иерусалиме, где продолжал вести богемную жизнь. Поводом для его самоубийства стал последний разговор с отцом, во время которого раздражённый Вячеслав окончательно отказал сыну в деньгах и отрёкся от него, что стало для последнего тяжёлым потрясением. Вот и в Новом завете мы можем найти подобный конфликт отца-сына на совершенно ином уровне. Он в знаменитом крике Иисуса, запечатлённом в евангелии от Матфея: «Боже Мой! Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?» Явная параллель, придаёт камерной истории всеобщее значение.
В Иерусалиме дирижёр отправляется в обиталище (другого слова здесь не подберёшь) своего сына и обнаруживает там группу разноязыких, общающихся большей частью на иврите друзей покойного, которые, по своему, любили его. Отца ведут к телу Александра, и тот не осмеливается заглянуть чаду в лицо – объяснение этому мы получим позднее, в сцене на кладбище. Сын жил в нищете, окружённый подобными ему бедолагами без определённых занятий; денег на похороны друга у них, естественно, нет. Сталкиваются две позиции, которые Петров уже давно для себя определил как точки зрения дармоеда и труженика. Отсюда, в ответ на вопрос: «Почему вы не посылали ему денег?» — прямой ответ: «Не хотел». Недоумение вызывает предложение купить полотно, изображающее лежащего на смертном одре человека, с лицом очень похожим на него, дирижёра Петрова. Оно предназначалось ему в подарок после концерта. Что это картина Гольбейна «Мертвый Христос» или реплика старинного творения в исполнении Петрова — младшего ставящая не его, а отца в положение страдальца? (Не случайно самый первый кадр главного героя напоминает именно это полотно). Естественно, главный персонаж, не понимает и не воспринимает всё-таки доставшегося ему в дар послания. (Некая сумма отданная на погребение стала не платой за произведение искусства, а, скорее актом благотворительности). Не удивительно и его дальнейшее отношение к свалившемуся на него полотну. Он идёт с ним где-то в окрестностях старого города и, найдя более или менее удобное место, швыряет его вниз, прочь. На это с удивлением смотрит идущая следом за ним одна из подружек покойного, не знающая русского языка. Преисполненный горечи и негодования Вячеслав Петров пытается поведать ей историю своих взаимоотношений с сыном. Девушка-еврейка понимает сердцем только то, что он одинок и проявляет к нему сочувствие — в этом видится один из ключевых моментов сюжета), но гордыня побуждает Петрова-старшего оттолкнуть сострадание. К его восприятию он ещё не готов.
Вот в таком душевном состоянии дирижёр приходит на кладбище. Не желает говорить с друзьями сына — кстати, это чувство взаимно. Не подходит к его телу – боится покойников и в своей жизни был только на похоронах отца. Но, избегая последнего прощания с ушедшими в мир иной людьми, главный персонаж не понял для себя или забыл, что провожаем-то мы только бездуховную плоть. Исчезло горение жизни и решившись взглянуть на останки сына он видит нечто совершенно ему чужое («Это не он»). Исчезла душа. Внутренней гармонии такое открытие ему не добавляет, но заставляет задуматься. Можно только догадаться в каком состоянии дирижёр проводит концерт, после которого получает предсмертную записку сына. Из неё он узнает, что, несмотря на конфликт Александр (совершенно по-христиански) любил отца и прощал его. Такое откровение, помноженное на благотворное воздействие музыки и общение с атмосферой Иерусалима, потрясает главного героя, приводит к раскаянию, переоценке своих жизненных принципов. Катарсис проявляется в слезах отца на могиле сына. Этим фрагментом заканчивается первая, главная линия, и значимость её определяется именно грандиозным актёрским исполнением Владаса Багдонаса, коему удалось воплотить конфликт достойный шекспировской трагедии. Мы помним насколько советские режиссёры уважали прибалтийских актёров, способных при минимуме внешних приёмов показать высокий уровень внутреннего напряжения. Багдонас достойно продолжает эти (вот тут это приемлемое слово) славные традиции.
Рядом с главной историей в сценарии развёртывается ещё одна, развивающая некие родственные мотивы на более приземлённом, бытовом уровне. Условно назовём её несостоявшимся любовным треугольником. Один из солистов проекта — баритон Сергей (Карен Бадалов) – ещё один приличный профессионал и маловерующий человек. Его достаточно характеризуют слова: «Церковные вещи. Я плохо разбираюсь. Оратория. У меня там партия Евангелиста» — певец даже не понимает значимости своего места в исполняемом произведении. Он не любит жену, сопрано Аллу (Инга Оболдина). Как часто бывает в подобных ситуациях, женщина терпит равнодушие мужа, наивно полагая, что всё образуется. Однако, в самолёте Сергей познакомился с симпатичной паломницей из России Ольгой (Дарья Мороз), матерью одиночкой с двумя сыновьями. Она летит в один из женских монастырей Святой Земли, где и намеревается поселиться на некоторое время. Слово за слово, певец начал общаться с ней, с детьми, затем пригласил женщину на концерт, и она с удовольствием согласилась. Однако, появившаяся Алла опытным взглядом заподозрила неладное и в ней пробудилась ревность. Отвергнутая жена нашла возможную соперницу и уговорила её не ходить на концерт, возможно встав на пути у зарождающейся любви. Ольга согласилась, не стала отвечать на настойчивые звонки Сергея, но это решение изменило её жизнь.
Вместо концерта женщина с детьми отправилась на прогулку по Иерусалиму и попала на рынок «Махане Иегуда». Дети, увлечённые изобилием разных вкусностей, оторвались от матери, и она потеряла их из виду. В это самое время туда явился арабский шахид. Фильм показывает террориста, то как он ходит по рынку, то ли выбирая момент, то ли не решаясь привести в действие адскую машину и, наконец, взрывается. Ольга, пытающаяся найти сыновей, оказалась рядом. После тяжёлого ранения она попала в больницу на операционный стол. И здесь Лунгиным применён любопытный режиссёрский ход. Алла, исполняющая в оратории одну из главных партий в то же время, присутствует в коридоре больницы рядом с детьми, ждущими результата усилий врачей. Нам не дано знать, чем закончилась операция. Остались ли дети сиротами, а их мать инвалидом. Но появление Аллы как бы намекает на чувство вины и запоздалого раскаяния, которые неизбежно будут сопровождать её после получения известия о судьбе возможной соперницы. Такой штрих соединил две сюжетные линии, одновременно осудив жестокость терроризма спекулирующего на святых понятиях и убивающего ни в чём не повинных людей: стариков, женщин, детей… Это не сопоставимо с понятиями нравственности и добра, о которых и говорит фильм.
Однако есть на экране ещё один главный персонаж — Святой город, понимаемый не как духовный центр еврейства, христианства или ислама, а как место, особо влияющее на каждого попавшего сюда человека. Ведь выразился в одном из интервью П. Лунгин: «Иерусалим является действующим лицом этого фильма. Это то место, где с тебя, как с луковицы, сваливаются одежки, шкурки, под которыми ты пытаешься спрятаться. И где проявляется правда. Под безжалостным черным солнцем Иерусалима все становится очевидным». Оставим на совести режиссёра слова о «безжалостном чёрном солнце», скорее всего это некая субъективная характеристика, требующая дальнейшей расшифровки. Однако, понимание Иерусалима, как места развязывающего узлы всех заложенных в сценарии конфликтов не требует особых доказательств. И замысленный здесь концерт не случайность – где ещё исполнять страсти, как не в регионе связанном со страданиями и славой Иисуса. Надо полагать не случайно отправился сюда и сын главного героя – было, по замыслу авторов фильма в Иерусалиме нечто остановившее его бег по жизни и экзотическим местам земного шара. Не может без трепета говорить о Святой Земле Алла, чуть — ли не насильно одевающая крестик на Сергея. Её чувства понятны – она верующая. Некоего поворота судьбы, хотя и непонятно какого ждёт от паломничества Ольга. И вот на экране Иерусалим и по мере развития сюжета нам становится ясно, что режиссёр показывает один город для главного героя и иной для других персонажей.
Дирижёр показывается на фоне ночного Иерусалима – темнота придает всему облику столицы Израиля черты таинственности и многозначительности. За стеклом такси проплывают всем известные столь живописно оттенённые подсветкой стены Старого города, напоминающие о славных страницах истории и трёх родившихся здесь религиях. Затем, появляются куда как хуже освещённые кварталы, переходы, лестницы (надо полагать, здесь скрыта символика непростого пути отца к сыну). Далее он же с картиной опять оказывается где-то возле Старого города. Позднее, уже после концерта, по прочтении посмертного послания сына, дирижёр сидит во дворе Храма Горба Господня. Затем он входит внутрь и молится там, и опять оказывается в полумраке, настраивающем на некую сосредоточенность. Вроде бы всё на месте, прочитываешь авторскую мысль, ан — нет, не захватывает, чувствуешь в городе не персонаж, а некую красивую декорацию. А ведь грандиозный внутренний конфликт в душе отца явно должен разрешиться под воздействием атмосферы Иерусалима. Автор этих строк сам испытал на себе влияние тех мест, в частности находясь и у Стены плача и в том же Храме. Тут и там чувствуется присутствие особой ауры, складывающейся не только из необъяснимых уникальных природных факторов, но и из результатов целенаправленного поклонения людей. Вспоминается достаточно широко известный термин «намоленность», понимаемый, как появление в определённых, называемых святыми, местах особой атмосферы, возникающей под влиянием многочисленных, идущих от сердца молитв. А на экране красивые, временами таинственные кадры, сопровождаемые духовной музыкой, но ощущения исключительности места нет. Не произошло то, что получилось в «Острове», где показанный на русском Севере религиозный сюжет просто невозможно представить себе происходящим в другом регионе той же России. И хотя режиссёру принадлежат следующие справедливые слова: «Все, кто побывали в Иерусалиме, возвращаются абсолютно потрясенными, удивленными, вдохновленными… В чем его тайна? Где она спрятана? Я не понимал, как поймать, как ухватить особую ноту, мелодию этого города. В результате, думаю, все же у нас получилось, все совпало: музыка, город, наши герои. Впрочем, судить не мне». Не буду судить, но выскажу мнение: не открылась аура Иерусалима Павлу Лунгину, ни православная, ни, тем более, еврейская.
А вот современный город Ольги получился гораздо более убедительным, хотя никакой цельности в его изображении нет. Так, отдельные штрихи: один из монастырей, улицы, базар фрагменты современного многоликого Израиля, мозаика лиц, огромное количество микросюжетов жизни. И ритуальная подготовка к взрыву арабского террориста, возможно происходящая где-то за пределами города и нравственности – это тоже трагическая реальность. Поэтому самым сильнодействующим мгновением не только для ряда персонажей, но и для зрителей стал именно момент взрыва. Кровь, страдания, сирены скорой помощи, полиция – всё это черты трагического бытия современного Иерусалима. Что ж, сиюминутность изображать гораздо легче, но фильм, то был замыслен не для этого. И сказанное отнюдь не в осуждение режиссёру – его работа заслуживает уважения своим глубоко нравственным содержанием. Здесь скорее благодарность за доброе намерение, за то, что он поднял действительно важную тему понимания и чувствования сущности святого для каждого еврея города. Может быть кто-то более успешно сумеет воссоздать на экране его удивительную ауру.