Длительность 127 минут
Юдофобия заключённая в повести Н.В. Гоголя (1809 — 1854) «Тарас Бульба» уже давно стала объектом неоднозначных мнений. Антисемиты и националисты всех мастей с удовольствием читают описание еврейского погрома и удовлетворённо внимают тому, как описание характера и действий жида Янкеля отвечает их представлениям о национальной сущности ненавистного им рода-племени. Со своей стороны еврейские читатели и критики либо откровенно возмущаются тональностью писателя, либо ищут ему какие-то оправдания. В намерения автора не входит исследование характера или особенностей еврейской темы в творчестве русского (или украинского?) классика. Его задача посмотреть, как эта тема прозвучала в фильме, главной идеей которого, по Гоголю, было прославление Русской земли и веры православной. Уже с первого её появления режиссёр решил сгладить некие острые углы болезненного национального вопроса.
Ведь в третьей главе первоисточника, в рассказе прибежавших в Сечь козаков «в оборванных свитках» мы читаем их идущий от сердца стон:
«Такая пора теперь завелась, что уже церкви святые теперь не наши… Теперь у жидов они на аренде. Если жиду вперед не заплатишь, то и обедни нельзя править… И если рассобачий жид не положит значка нечистою своею рукою на святой пасхе, то и святить пасхи нельзя…», ну и так далее. Однако с экрана мы слышим существенную поправку: вместо презренных евреев везде звучат… шинкари(!?). Впрочем, подобная редактура может подействовать разве что на школьников, читавших адаптированную версию повести, ибо любому великорусскому или украинскому патриоту прекрасно известно кто столетиями спаивал население Восточной Европы. Но слово произнесено, и вот уже козаки бегут разносить шинки, однако это, вроде бы уже не погром, а бедняга Янкель, попавший сечевикам под горячую руку, выглядит не одной из многочисленных еврейских жертв, а так, частным случаем. И нет уже на экране самосуда козаков, которые в повести «жидов расхватали по рукам и начали швырять в волны. Жалобный крик раздался со всех сторон, но суровые запорожцы только смеялись, видя, как жидовские ноги в башмаках и чулках болтались на воздухе». Так наивно, но политкорректно убрал В. Бортко из экранизации сцену погрома, столь возмущавшую, к примеру, идеолога сионизма В. Жаботинского, метко определившего суть эпизода: «Это даже нельзя назвать ненавистью, или сочувствием казацкой расправе над жидами: это хуже, это какое-то беззаботное, ясное веселье, не омраченное даже полумыслью о том, что смешные дрыгающие в воздухе ноги — ноги живых людей, какое-то изумительно цельное, неразложимое презрение к низшей расе, не снисходящее до вражды».
Однако, в сюжете шинкарь-еврей остался, ибо его никак нельзя было убрать без ущерба для дальнейшего развития сюжета. Конечно, Янкель жалок, когда, пресмыкаясь униженно молит о спасении жизни и чуть ли не целует сапоги Тараса. Грозный полковник сечи Запорожской дарует ему жизнь, но не великодушием Бульбы, а простым расчётом Гоголя объясняется этот акт милосердия. Этот персонаж нужен писателю, а за ним и режиссёру, дабы оттенить его идею православного патриотизма на фоне космополитизма еврея без рода — племени и без будущего – обратите внимание, в дальнейшем упоминается только его жена, но не дети. Главным жизненным качеством этого перекати-поля является не человеческое достоинство, а умение беспощадно грабить православных и католиков, что и стало основным способом выживания. Вспомните их вторую встречу и в повести и в фильме, когда главный персонаж увидел спасённого им еврея торгующим во время похода запорожцев. И тот сообщил ему, как великую тайну: «Пусть пан только молчит и никому не говорит: между козацкими возами есть один мой воз; я везу всякий нужный запас для козаков и по дороге буду доставлять всякий провиант по такой дешевой цене, по какой еще ни один жид не продавал. Ей-богу, так; ей-богу, так». У читателя ещё будет возможность оценить значимость этой идеи в показе низменности еврейской натуры, но всему свой черёд.
Далее в фильме нас интересует только два эпизода. Первый из них – рассказ Янкеля о том, как он видел в осаждённом Дубно перебежавшего к полякам Андрия Бульбенко. Здесь и Гоголь и Бортко едины – недаром режиссёр полностьюсохранил в этом фрагменте авторский текст, обрисовывающий полярные позиции персонажей. Если Тарас поражённый вопрошает: «Так это выходит, он, по-твоему, продал отчизну и веру?», Янкель как истый торгаш отвечает: «Я же не говорю этого, что он продавал: я сказал только, что он перешел к ним». Из уст потрясённого Тараса рвётся слово измена и соответственное ему наказание «И ты не убил тут же на месте его, чертова сына». Но у еврея даже близко нет осуждения предателя, отсюда и вывод: «За что же убить? Он перешел по доброй воле. Чем человек виноват? Там ему лучше, туда и перешел». Куда уж жиду до высоких понятий о вере и об отчизне.
Следующая последняя подробно описанная встреча между ними происходит в Умани, уже после смерти Андрия и пленения Остапа. Здесь – по сообщению Гоголя — Янкель за короткое время стал «арендатором и корчмарем; прибрал понемногу всех окружных панов и шляхтичей в свои руки, высосал понемногу почти все деньги и сильно означил свое жидовское присутствие в той стране. На расстоянии трех миль во все стороны не оставалось ни одной избы в порядке: все валилось и дряхлело… и осталась бедность да лохмотья; как после пожара или чумы, выветрился весь край. И если бы десять лет еще пожил там Янкель, то он, вероятно, выветрил бы и все воеводство». Какая колоритная и столь любезная антисемитам картина!!! Но не менее значимо и следующее откровение писателя, характеризующее момент, когда
Янкель увидел Бульбу. «Так и бросились жиду прежде всего в глаза две тысячи червонных, которые были обещаны за его (Тараса) голову; но он постыдился своей корысти и силился подавить в себе вечную мысль о золоте, которая, как червь, обвивает душу жида». Вот она вся низменная сущность еврейства! Но на экране мы не увидели отражения такой характеристики, к тому же главный персонаж просто перекупил еврея за провоз себя самого в Варшаву, посулив ему пять тысяч золотых, что гораздо больше двух. Впрочем, во время обсуждения плана этой «операции» прозвучала из уст Янкеля фраза, вольно или невольно характеризующая трагизм положения еврейства не только в ту, но и в другие эпохи: «все, что ни есть недоброго, все валится на жида; потому что жида всякий принимает за собаку; потому что думают, уж и не человек, коли жид». Для Гоголя здесь не более чем констатация факта – бьют и пусть бьют. В фильме немного по-другому. Как отметил в одном из интервью сам Бортко: «В этом крике истомная горечь. Это как бы парафраз Шейлока — в ином художественном разрезе». Здесь некий момент истины в прочтении режиссёром еврейской темы, которого в литературном первоисточнике и близко нет.
На экране существенно сокращены, видимо как малосущественные, сцены пребывания Тараса в еврейских кварталах Варшавы, на улице символически носившей название «Грязной и вместе Жидовской». Поэтому нет здесь того стойкого отрицательного впечатления остающегося по прочтении этих же страниц повести. Фильм влечёт нас через сцену предсмертных мучений Остапа к последним подвигам Тараса Бульбы. К тому моменту, когда, опять же, по словам Гоголя, переполнилось терпение народа, и «поднялась вся нация отмстить за посмеянье прав своих, за позорное унижение своих нравов, за оскорбление веры предков и святого обычая, за посрамление церквей, за бесчинства чужеземных панов, за угнетенье, за унию, за позорное владычество жидовства на христианской земле». В отличие от текста, заключительные сцены экранизации обошлись без ссылок на еврейскую тему, хотя сглаженная на экране позиция писателя отражала юдофобию его соплеменников складывавшуюся столетиями. Понимая эту сторону мировоззрения Гоголя, как итог многовековой традиции, легко понять бывшую через столетие после Бульбы Хмельничину, с её массовым истреблением еврейских общин многих городов. Она же объясняет активное участие украинских пособников Гитлера в прокатившемся по тем же местам Холокосте.
При всей, обусловленной литературным текстом, декларативности и постсоветской политизации (работу Бортко даже назвали «идеологическим манифестом»), фильм привлекает динамикой и актёрскими работами, в первую очередь заглавной ролью блестяще сыгранной Богданом Ступкой. На этом фоне по-своему не теряется и Янкель (см фото выше) в исполнении Сергея Дрейдена. Для зрителя интересующегося отражением еврейской темы в классической литературе и российском кино.